— Я убил её. Отрубил голову. Послал голову Гинопосу.

Ланс смотрел на Хирта широко открытыми глазами. Сам не заметил, как у него приоткрылся еще и рот. Узорг говорил правду, какой бы ужасной она ни казалась.

— Погоди… — Ланс потёр ладонями лицо, пытаясь собраться с мыслями, сел обратно на койку. — Погоди. Что значит, «убил»? Насколько я понимаю, у вас с ней были… Ну, эти ваши узоргские отношения, которые…

— Эти наши узоргские отношения называются «любовь», — перебил Хирт, и его голос стал жестче, усталые глаза вспыхнули. — Тебе страшно или неприятно произнести это слово, Ремил Ланс?

— Я не о том. Я имел в виду, что… Ну, ты понял. Эта генетическая аномалия. Узорги не могут впрямую, осознанно объявить войну человеку, не могут изменить тем, кого любят…

Хирт засмеялся.

— Вот оно что… Вот на это ты и поставил, да? Что узорги, изобретя своё «Оружие скорби», помашут им, как малые детки, да уберут, потому что не смогут себе позволить уничтожить целую населенную людьми галактику? Дай я расскажу тебе об эволюции, Ланс. Я увидел её, вернувшись на «Ковчег». Увидел в глазах той, изменить которой не могу. Мы слишком многое вытерпели, оставаясь в живых, и в наших головах многое перевернулось. Люди создали узоргов такими, какими они были. Люди же помогли узоргам измениться.

Хирт встал, прошелся по каюте. Остановился у инфопанели, полюбовался фальшивым космосом. Ткнул в середину пальцем, и раздражающая музыка, наконец, замолкла.

— Всё меняется, — сказал он, стоя к Лансу спиной. — То, что не разлагается, — растёт. Но залогом роста является смерть. Отмирают старые клетки, нарождаются новые. Знаешь, что такое «пилинг»? Женщины проводят эту процедуру, чтобы омолодить лицо. Я же сделал это с целым народом, использовав гинопосский тесак. Полагал ограничиться Иджави, но, как оказалось, этого не хватит. Мы — отмершие клетки, Ланс. В нас нет больше никакого смысла. Я это понимаю. А ты?

Ланс почувствовал, как внутри него всё сжимается.

— Не понимаю… О чём ты говоришь?

— Тебя исключили из состава правительства, Ланс. Твоя судьба не интересует больше никого. К старости ты остался один. У тебя нет ни галактики, ни даже захудалой планеты. У тебя нет дома, который принадлежал бы тебе. У тебя нет и семьи, которая оплакала бы тебя. Полковник Арвик экстренно взял на себя управление государством. Боюсь, план был именно таким с самого начала. Чаппел уничтожен. Ваш великолепный план приводится в действие. Поздравляю, господин Никто.

Хирт расстегнул куртку и достал маленький револьвер. Оружие, пережившее своё время раз триста. Покрутил его в руках и — бросил на койку рядом с Лансом. Тот этого даже не заметил. Его взгляд блуждал в пустоте.

— Чаппел… уничтожен? — пробормотал он. — Арвик… Но погоди. Погоди! Дай мне с ними поговорить, вы же можете устроить…

— Ты уже поговорил. Вернее, твоя очень хорошая голопроекция. Поверь на слово, Ланс, я бы не стал просто так выбрасывать козырную карту. Разве что если это игра с потайным козырем. Ну, знаешь, так иногда делают: когда кон близится к концу, переворачивают последнюю карту, и — вуаля! — новый козырь. Тот, кто уже смаковал победу, оказывается в дерьме по уши, а тот, у кого не было и шанса, внезапно одерживает верх.

Хирт помолчал, глядя в круглые глаза Ланса. Вздохнул:

— Только вот я не в карты играю. Мне плевать, что сдаёт судьба. Это я управляю Вселенной, я буду управлять ей, даже когда моя голова полетит в утилизатор на «Ковчеге». Просто тупая Вселенная пока этого не понимает. Но у нас есть немного времени. Да… Немного времени есть всегда.

Кивнув в подтверждение собственных слов, Хирт прошел к двери, но остановился, повернул голову к Лансу.

— Там только один патрон. Не то, чтобы я тебе не доверял, просто больше у меня и не было. Для себя берег. Пуля разрывная. Можно сказать, что я отдал тебе самое дорогое. Впрочем, если ты считаешь, что твоя история ещё не окончена — милости прошу, дверь разблокирована. Решай, Ланс. И — прощай.

Он вышел.

Ланс взял трясущейся рукой револьвер, открыл барабан, будто не соображая, что делает. Патрон был и в самом деле один. Ланс вернул барабан на место, оттянул до щелчка курок.

Захотелось вспомнить что-то хорошее из жизни, но вспоминались только бесконечные заседания и дипломатические визиты, перемежающиеся разгульными вечеринками на Анмиле, пока он был моложе, и изнурительными тренировками в спортзале, когда здоровье стало подводить. Он жил долго, он всю жизнь чего-то достигал. А остался с одним патроном в каюте убогого космического корабля. И даже космос перед глазами не настоящий — проекция. Как и вся жизнь. Пляска теней на стене.

— Отмершие клетки, — прошептал Ланс, заглядывая в бездну ствола револьвера.

И бездна заглянула в него

Глава 38

Аргеною стоило огромных усилий не сорваться на совете. Генералы задавали вопросы и вопросы неудобные. А предложить им сколько-нибудь логичную стратегию Аргеной не мог. Три силы, три угла треугольника. Гинопос, «Ковчег», Триумвират. Ни один из них не мог сделать решительного шага, не разломав всю фигуру, не подставившись с двух сторон под удар.

Только Триумвирату шло на пользу промедление, они готовились к войне. Нет, Аргеной не боялся поражения в этой войне, но он прекрасно знал одно: чем лучше подготовятся наземники, тем яростнее будут бои, и тем больше территорий станут непригодными для жизни.

Время шло. Таяли земли. Гинопосцы сходили с ума, наблюдая, как их мечта в очередной раз утекает сквозь пальцы.

Аргеной покинул зал заседаний в одиночестве, погруженный в свои мысли. Миновал коридор.

— Грёбаный ублюдок! — оглушил его чей-то крик.

Аргеной развернулся и успел перехватить руку с ножом, сломать её, ударить нападавшего лицом об стену…

Пальцы разжались. Гинопосец, обездвиженный, обескураженный, стёк на пол, скрипя зубами от боли. Ещё пяток солдат толпились неподалёку, сейчас делая вид, что они ни при чём.

Аргеной посмотрел на них, потом — на того, кто напал. Что за дурацкая выходка. Хотел бы убить — не орал бы. А так, выходит, не дал самому себе разрешения. До последнего боялся и сомневался. Дрянной солдат.

Подняв руку, Аргеной сосредоточился на браслете. Тот легко просканировал волны, испускаемые браслетом неудачливого нападавшего. Имя — неинтересно, ранг — рядовой, куча дисциплинарных взысканий, ни одного боевого вылета. Держаться особо не за что. Аргеной отправил личное дело солдата в графу «высшая мера». У того немедленно вспыхнул браслет.

— Нет! — воскликнул солдат, выпучив на Аргеноя глаза. — Пожалуйста, не надо!

— Почему? — Аргеной вскинул брови. — Ты хотел меня убить, это очевидно. Ты оскорбил меня и память моей матери во всеуслышание. Будь ты офицером, я бы допустил поединок, но ты — кусок дерьма.

Подняв взгляд на топчущихся неподалёку сообщников — или подстрекателей? — неумёхи, Аргеной сказал:

— Повзрослейте.

Он удалился прочь по широкому коридору. Через два десятка шагов навстречу ему прошли солдаты группы внутренней безопасности. Хоть что-то еще работает безукоризненно и быстро.

«Всё уже готово?» — спросил Аргеной Сонлера через браслет.

Подтверждение пришло немедленно. Его ждут.

Аргеной остановился у терминала, вызвал «тачку». Прежде чем забраться внутрь, огляделся. Кругом шлялись солдаты. Те, которых не пригласили на церемонию. В их позах, в их походках Аргеной видел зреющую угрозу. Вот-вот что-то должно будет прорваться…

Аргеной вышел на ярко освещенную сцену. Его приветствовал нестройный гул голосов. Вполне возможно, в общем одобрении затесалось несколько человек, кричащих оскорбления, но это не важно. Человеку необходимо где-то высказывать то, что он думает, и если он не может этого сделать в одиночестве, опасаясь прослушки, то почему бы не поорать в толпе.

На сцене было многолюдно. Справа, переминаясь с ноги на ногу, толпились захваченные в плен рабочие. На лицах большинства из них легко читался самый настоящий ужас. Аргеной мог попытаться представить, что они чувствуют, внезапно оказавшись в стане врага и… не смог. Он был военным. Знал, что бы чувствовал, оказавшись в плену, он. А на месте рабочих, наверное, чувствовал бы недоумение. Мол, господи, ребята, я-то вам нахрена? Уж точно не страх.