Он думал над ее словами, и чем более разумными они ему казались, тем меньше нравились. «Вот ведь какая загвоздка, — размышлял Дигнус. — Я в этом вопросе не могу опереться на собственный разум. Я создан так, чтобы подчиняться определенной генетической программе, не подвергая её сомнению. Разум дан мне, чтобы справляться со внешними задачами, не имеющими отношения к внутреннему устройству нашего общества. Пытаясь критически осмыслить иерархию, я уподобляюсь человеку, который пытается взять под контроль сердцебиение, процессы переваривания пищи и нейронные импульсы. Положим, мне удастся влезть в настройки и изменить их так, как мне нужно. Но могу ли я спрогнозировать, как всё остальное тело отзовется на эту перемену? И, раз уж я начал задавать вопросы, смогу ли я быть уверенным, что процесс, в который я вмешаюсь, пойдет дальше безукоризненно, автоматически?»

— Мне тоже страшно об этом думать, — сказала Айсини. — Если вдуматься, это похоже на магию. Мы проводим ритуал, и только потом становится известно, сработал ли он, поверили ли узорги в него, поверили ли мы сами.

— Увы. — Дигнус покрутил на запястье браслет. — Это не магия, а чистая наука. А жаль…

— Жаль? — удивилась Айсини.

— От магии есть избавление. В одной старой сказке было племя летучих обезьян, которые должны были подчиняться обладателю волшебной шапки. Их воля не имела значения, только воля обладателя шапки. Это мог быть злой человек, или же добрый. Своекорыстный, или альтруист.

— И чем всё закончилось?

— Добрая девочка отдала волшебную шапку самим обезьянам.

Айсини перегнулась через стол, положила руку на сцепленные ладони Дигнуса и заглянула ему в глаза. Стол был широким, и её поза должна была бы выглядеть нелепой, но, вопреки логике, Айсини смотрелась даже изящно.

— Дигнус, — сказала она, — шапка уже у нас. Вопрос только в том, чтобы научиться ей пользоваться. Это будет непросто, в сказках о таком не пишут, но мы, черт побери, постараемся. Правда?

Она улыбалась, и Дигнус улыбнулся в ответ. Взял её ладонь в свои, легонько сжал.

— Мы постараемся. Скажу Агмосу, пусть подготовит всё к церемонии.

Айсини вздрогнула.

— Сейчас? — пробормотала она. — Перед битвой? Но… Но…

— Нам предстоит бой с Гинопосом, — мягко перебил её Дигнус. — Я бы хотел, чтобы нас повела в этот бой настоящая принцесса, а не паника, помноженная на безумие.

Айсини опустилась обратно в кресло, закрыла глаза и замолчала, глубоко дыша. Тем временем Дигнус отправлял распоряжения и уведомления. Спустя несколько секунд пришли два ответа. «Неожиданно, но логично. Всё сделаю», — от Агмоса. И: «Поддерживаю. Нам это нужно», — от Казона.

Айсини открыла глаза, и её радужные оболочки ярко вспыхнули, она даже как будто помолодела в этом миг.

— Я готова.

— Отлично.

Они встали, глядя в глаза друг другу. Оба ощущали торжественность момента, но не знали, что следует сделать, чтобы удовлетворить разрывающее их чувство. Пожать руки? Поцеловаться? Засмеяться? Заплакать?

Дигнус обошел стол, приблизился к Айсини. В этот миг он почувствовал: всё получится. Такое чувство не может лгать.

— Моя принцесса, — прошептал он, готовый упасть на колени перед новым порядком, новой жизнью, созидающейся из хаоса.

— Твоя королева, — возразила Айсини.

Они потянулись навстречу друг другу, но этот, такой важный, момент оборвал сигнал. Его одновременно приняли его и её браслеты.

Дигнус, хмурясь, вчитался в строки шифрованного кода, возникающие перед его внутренним взором, и почувствовал, как внутри всё обращается в лёд. Вскрикнула, отпрянув, Айсини. А в следующий миг сообщения посыпались дождем. Наружные, внешние — все. И, наконец, прилетел вызов.

Дигнус повернулся к одной из стен, являвших собой инфопанели, и вывел сигнал туда.

Панель засветилась, и Дигнус увидел рубку небольшого космического корабля. В кресле пилота, положив ноги на штурвал, сидел и глотал вино из горлышка бутылки Верховный Советник узоргов Винчу Хирт.

Оторвавшись от бутылки, он посмотрел в камеру.

— Не ждали, су́чки? — Язык у него не то правда заплетался, не то советник просто ломал комедию. — Папа вернулся, отворяйте ворота.

Глава 53

Когда корабль вышел из скачка неподалеку от «Ковчега», Елари почувствовала, как всё то, чем она была последние дни, отступает и растворяется, как последний выдох в безвоздушном пространстве.

Минуту назад она была диверсанткой, шпионкой, пусть и неудавшейся, пусть провалившейся. Даже пулю в грудь она получила, как личность. Но теперь личность ушла на задний план, а на переднем оказалась крошечная единица, составляющая целого.

Так уже было прежде, но в тот раз у Елари в венах текло много чужой крови, и чувство общности с народом узоргов не давило так сильно, как сейчас.

Сейчас она была в панике. Сейчас ей хотелось бегать по кораблю, врезаться в стены и кричать, кричать…

— Возьми себя в руки, — строго велел Хирт, появившись на пороге её каютки с бутылкой вина в руках. — Помни, что тебе предстоит сделать.

— Я не смогу, — прошептала она, обхватив голову руками и покачиваясь на койке. — Нет, Хирт, я не смогу, одна… Без тебя…

— Держи. — Он сунул бутылку ей в руки. — Чаппелское. Пару дней назад было редкостной дрянью, теперь — единственная во Вселенной бутылка. Быть может, ты держишь в руках бутылку, которая стоит целое состояние. Так по-дурацки устроена человеческая экономика. Мне всегда казалось, что людям не повредит влить чуток рационализма узоргов. Как считаешь?

Рациональной она себя сейчас никак не считала, но послушно скрутила пробку и, закинув голову, принялась глотать тошнотворно приторное вино. Чаппелское, господи… Можно подумать, в этой заднице рос виноград. В лучшем случае развели дешевый сублимат, в худшем — вообще черт знает, что она пьёт.

— Всё не пей, — забеспокоился Хирт и отобрал бутылку. — Мне еще в образ входить.

Елари тонула. Настоящее, или нет, но вино обладало крепостью, и ей стало немного лучше. Елари вдохнула и медленно, через сжатые губы выдохнула.

Хирт, посерьезнев, сел рядом с ней и положил руку на плечо.

— Виан, — сказал он.

Елари вздрогнула.

— Когда придет час, думай о нём.

— Я не…

— Ты сможешь. — Пальцы стиснули её плечо. — На расстоянии миллиметра от конца света я не позволю тебе спустить всё в унитаз только потому, что ты якобы не в состоянии совершить простейшее механическое действие. Елари! Посмотри мне в глаза. Послушай: я хочу этого. Вообрази, как бы ты себя чувствовала, если бы погиб Лейст.

Она не отвела взгляда.

— Ты говоришь со мной, как с человеком, — прошептала она. — Но я — узорг. А ты — Верховный…

— Хватит. — Он поднялся. — Тебя достаточно учили, чтобы ты сумела одолеть этот стадный инстинкт. Мне пора входить в роль. А тебе — становиться собой.

Он ушел в рубку, оставив дверь открытой. «Не ждали, сучки?» — услышала вскоре Елари и, закрыв глаза, шумно вздохнула.

Всё оказалось куда хуже, чем она предполагала. «Ковчег» дышал ненавистью. Прилети она сюда одна, её бы убили, разорвали на части еще в ангаре. Но Хирт шел впереди, и все смотрели на него, как злобные псы на хозяина, от которого ласки не дождешься, но зато пинка — запросто.

— Выше нос, ребята! — орал Хирт, помахивая бутылкой, будто не замечая общего настроения. — Нас ждет великое будущее. Но сначала мне нужно домой, и свою очаровательную гостью я заберу с собой. Надо перекусить, принять душ и хорошенько выспаться перед церемонией, которая, вне всякого сомнения, состоится завтра. И знаете, что, друзья? Вы все приглашены!

Дорогу ему преградили четверо: трое мужчин и одна женщина. Елари знала их лица, но не помнила имен. Кто-то из Совета. Она обратилась к браслету, и тот выдал сведения. Выступивший вперед мужчина с болезненным лицом и нервными руками (одна постоянно будто бы пыталась оттереть что-то от другой) назывался Дигнусом Кольрином, и ныне он исполнял обязанности Верховного Советника. В этот миг последняя надпись исчезла из досье, и Кольрин едва заметно вздрогнул.