Аргеной потянул с потолка трубку с загубником и приставил ее ко рту старика. Тот послушно начал пить омерзительную синтетическую смесь, которая не позволяла его телу сдохнуть. Когда он, наконец, оторвался от искусственной сиськи, Аргеной распечатал шприц.

— Может, ты и прав, Летос. Я всегда знал, что не буду жить вечно.

Летос хмыкнул, но ничего не сказал. Сегодня ему захотелось разыграть презрение.

— А может быть, дело в тебе. Ты ведь тоже тут не молодеешь. Твоя кровь становится хуже, и действие ее все слабее.

Игла пронзила дряблую кожу старика. Шприц стал медленно наполняться темно-красной жидкостью.

— Я задумываюсь. А не заменить ли тебя? Скажем, твоей дочкой.

Старик рванулся. Ему даже близко не удалось потревожить стянувшие тело ремни, но Аргеной оценил порыв.

— Интересно, она догадывается, что с тобой случилось? — Аргеной вынул иглу и посмотрел шприц на просвет. — Хотя откуда бы ей знать. Малютка, должно быть, давно тебя похоронила. Но я был приятно удивлен, увидев ее недавно. Елари Квинти, собственной персоной. К сожалению, до сих пор жива. Повзрослела, стала настоящей красавицей. Пожалуй, если растянуть ее здесь вместо тебя, я буду заходить еще чаще, и не только за кровью.

Старик молчал. Бросив взгляд на его лицо, Аргеной улыбнулся. Летос плакал.

Аргеной ввел иглу себе в вену и стал медленно опускать поршень. Сердце почти сразу отозвалось быстрым и сильным боем. Аргеной прикрыл глаза, ощущая привычное жжение в них.

— Она у тебя? — прошептал Летос. — Ты уже добрался до нее, дерьма ты кусок?

— Гадай, — прошептал Аргеной. — Теряйся в догадках. Быть может, в следующий раз я приду сюда не один.

Шприц упал на пол. Когда Аргеной открыл глаза, они на мгновение сверкнули флуоресцентной зеленью, но тут же погасли, вновь став человеческими. Губы растянулись в улыбке.

Он снова был молод. Сила бурлила в нем. И впереди ждала война, которая опять закончится победой. Пусть даже последней.

Глава 8

— Пожалуй, на сегодня хватит, — произнес низкий женский голос.

Ирцарио открыл глаза, моментально сбросив с себя не то сон, не то морок. Лицо жгло, как будто плеснули кипятком.

Он полулежал-полусидел в кресле в пустом кабинете медсектора. Медсестра, женщина средних лет, двумя руками бережно приподняла устройство, похожее на стеклянную тарелку на кронштейне.

Ирцарио сел. Женщина тут же показала ему зеркало. Ирцарио не сразу решился взглянуть.

Чудовищный пожар, в который он попал на Вагране, уничтожил ему правую половину лица. Ему, признанному красавчику, привыкшему, что туземки пачками падают под ноги, моля о любви!

Вернувшись на Гинопос, Ирцарио хотел сразу же отправиться в медблок, но его отвлекла возня с Лейстом, а потом — что-то останавливало. Он привык видеть себя в зеркале полумонстром. Шрам — если можно было так его называть — напоминал Ирцарио о его глупости, благодаря которой он сначала был с позором изгнан, а теперь вернулся… Вернулся, чтобы уничтожить отца.

Должно быть, Аргеной думал обо всем этом что-то свое. Должно быть, поведение сына он расценил как покаянное. Потому что сегодня, вскоре после короткого совещания, на браслет Ирцарио пришло извещение, что он записан на процедуру регенерации. Так выглядит отцово прощение… Так глупо и ненужно.

Сейчас в зеркале что-то переменилось. Ирцарио узнавал себя прежнего, такого, каким был пару недель назад. Вот только сейчас этот, прежний Ирцарио, казался ему глупым малолетним щенком.

Обугленная кожа зарозовела. Там, где огонь пробрался до кости, наросло новое мясо. Регенератор бережно восстанавливал поврежденные ткани, и за пять сеансов должен был закончить работу.

— Что скажете? — Медсестра робко улыбнулась.

— Скажу?.. — Ирцарио усмехнулся, задумался. — Скажу, что мне больше не хочется носить это лицо.

Женщина помолчала, обдумывая услышанные слова.

— Желаете оставить шрам?

Шрамы были древней, невесть откуда и почему пошедшей традицией. Технологии, которыми располагал Гинопос, позволяли восстанавливать людей после самых страшных травм и ожогов, но среди воинов — особенно рядовых солдат — считалось почетным носить шрамы.

— Нет, я не настолько нелеп. — Ирцарио лег обратно. — Заканчивайте.

— Но, простите… — Женщина заволновалась. — У меня инструкция…

— Я твоя инструкция. Опусти регенератор и ткни кнопку.

— Должна предупредить, что нервные окончания лучше восстанавливать постепенно, иначе боль будет…

— Показать тебе, что такое боль? — скосил на нее взгляд Ирцарио.

Медсестра молча опустила кронштейн с прозрачной тарелкой. Ирцарио закрыл глаза…

Три часа спустя Ирцарио шел по коридору, ведущему к спортзалу. Гинопос спал. Казармы с рядовыми бойцами на ночь запирались, да и офицерский состав редко пропускал драгоценные часы отдыха. Особенно сейчас, когда на горизонте замаячила война.

Лицо пылало так, что хотелось выть. Ирцарио то и дело ловил свое отражение в полированных металлических вставках в стенах. Ему казалось, что лицо должно быть пунцовым, но нет, кожа была нормального цвета. Разве что правая половина лица чуть свежее, чуть розовее.

В раздевалке Ирцарио не задержался — только сбросил мундир. Ему казалось, что если он сейчас опустит взгляд, сосредоточится на чем-то мелком, то просто сломается. Покатится по полу, закрывая лицо ладонями, заплачет, закричит…

Надо было согласиться на обезболивающее! Или же нет. Боль, хотя и туманила разум, очищала сознание. В ее пламени медленно сгорало другое лицо, отравлявшее память. Лицо девушки с зелеными глазами.

Ирцарио толкнул двери в зал. Ночью помещение освещалось тусклым голубым светом, как и многие другие на кораблях. Возможно, так гинопосцы скучали по преломленному атмосферой свету земной Луны. Во всяком случае, чувства этот свет будил похожие — если судить по описаниям в древних книгах. Накатывала тоска, тревога. А еще — хотелось уснуть, и чтобы утром свет был другим, а все печали рассеялись.

Лейст уже был в зале. Как и Ирцарио, он остался в повседневной форме, но мундир не оставил в раздевалке — дерзко бросил на стойку для штанги. Он избивал боксерский мешок, который прыгал и звенел цепями от ударов. Однако стоило Ирцарио войти, как Лейст тут же обернулся:

— Шикарно выглядишь! Не соображу… Ты накрасился, или сделал прическу? Что-то изменилось.

Быть может, смерть заставит этого идиота заткнуться. Хотя… Лейст дважды умер на глазах Ирцарио. В первый раз Ирцарио лично вышвырнул его в открытый космос и вычеркнул из своей жизни. Во второй раз Лейста убил Хирт. И что же? Вот он, этот сукин сын, по лицу которого можно было бы безошибочно определить, сколько бутылок он выжрал в одиночестве, жалея себя.

Тогда, на «Ковчеге», Ирцарио сорвался. Сейчас ему стыдно было вспоминать, что он кричал в лицо Хирту, какими словами грозил принцессе Иджави. Нет, слова были правильные, но говорил он их слишком отчаянно, и за это отчаяние было — стыдно. Просто Лейст на тот момент оказался единственным близким ему человеком. Воином, пусть и врагом. А узорги… Ирцарио не привык считать их за равных. Животные. Животные не должны убивать воинов, это нонсенс.

— Ударь меня, — приказал Ирцарио, быстрым шагом приближаясь к Лейсту.

— Хорошо, но потом ты расцарапаешь мне спину, идет?

Ирцарио не дождался атаки — ударил сам. Лейст ушел от кулака, попытался контратаковать, но Ирцарио не дал ему такой возможности. Задача была другая.

Лицо Лейста сделалось серьезным, напряженным. Он блокировал удары, уклонялся, трижды попытался отскочить и перевести дыхание, но Ирцарио не позволял ему думать. Быстрые выпады, «обманки». Он заставлял Лейста работать на предельной скорости, совершать уйму лишних движений.

Тогда, на «Ковчеге», Ирцарио был далек от идеальной формы. Усталость, ранение, кровопотеря — все это позволило им биться на равных. Но сегодня в нем, наравне с болью, жила привычная сила, и Лейст ничего не мог с этим поделать.